Под знаменем Воробья - Страница 38

Г.Самойлов

— Братья, скоро полночь… Начнем. Вознесем наши молитвы Отцу-Лесу, призовем его сюда, дабы явился и наделил нас Силой. Призовем Великого…

Друиды вполголоса затянули что-то, похожее то ли на песню, то ли на молитву, то ли на колдовское заклинание. По поляне пронесся легкий ветерок, друиды запели громче, раскачиваясь в такт. В центре дуги, образованной чародеями, зародился сгусток тьмы. Словно провал в пространстве, словно бездна, но не вниз, а куда-то в сторону… Тьма разрослась, принимая форму прямоугольника, подсвеченного по краям зелеными сполохами. Мрак внутри клубился и пульсировал, внезапно прямо из этой черноты, из ниоткуда на поляну шагнула высокая фигура Отца-Леса. Очертания ее едва заметно плыли и растекались, пришелец сделал шаг вперед — огромный, массивный, весь опутанный ветками с зеленой листвой, между которой с трудом просматривалась черная… шкура? Кожа? Чешуя?..

— Я явился на зов, мои верные… Я дам вам силу. Берите ее, владейте, черпайте полными горстями! И помните, что час последней схватки все ближе. Враг, страшный враг, идет сюда. Он хочет разрушить наш мир, он хочет погубить все, что нам дорого. А я встану против него — и со мной те, кто будет верен, те, кто будет достоин защитить… стоять рядом. И тогда я призову вас, мои верные…

Говоря все это, Отец-Лес постоянно косил желтым хищным глазом, высматривая что-то за спинами своей «паствы». Вдруг он рванулся гигантскими шагами через поляну, перепуганные друиды отшатнулись в стороны, спасаясь от черного урагана, несущегося сквозь их строй. В несколько прыжков он преодолел открытое пространство — зеленые ветви сыпались с его плеч, листья кружились, как будто подхваченные смерчем. Черный гигант, окруженный ореолом мятых изодранных листьев, скрылся в кустах, там что-то полыхнуло белым и зеленым, сыпанули холодные искры… И ничего — только замирающий вдали треск и шорох раздвигаемых кустов…

Друиды переглянулись. Помолчали, затем самый старший промолвил:

— Нам, братья, не дано понять, что открылось нашим глазам. А стало быть, мы об этом забудем и не скажем никому. И никогда об этом не вспомним. Стало быть, этого и не было, ибо бывает лишь то, о чем возвещает и что объясняет нам Великий…

А вдалеке от священной дубравы черный монстр выпустил руку прелестной девы, наряженной в просторный белый балахон и глянул на нее. Оба задыхались от быстрого бега сквозь чащу и от сдерживаемого смеха. Посмотрев друг другу в глаза они оба наконец расхохотались.

— Сестра… Ты перестала довольствоваться докладами посланцев, сестра… Ты явилась сама… И в этом облике… О, в этом облике… — Черный вдруг стал серьезен.

— Да, брат… Я смутно помню, я что-то помню…

— Ты помнишь эти берега?

— Не знаю сама… Но иногда мне кажется, что я бывала здесь когда-то… Эти бедные деревья, эти чахлые кусты…

— Да, они были долго лишены твоего благотворного присутствия… Но ведь они здесь есть!

— И это значит, что я… И это значит, что когда-то…

— Конечно, ведь не возникли же они сами собой! Ты была здесь…

— Я была здесь. Да, верно…

— Ты нашла как-то чужую землю за пределами Мира, ты творила…

— Я населила ее растениями… И зверьем…

— И птицами. А потом ты устала.

— Да, я устала. Я остановилась у опушки вновь созданной рощи… И…

— И услышала…

— И я услышала что-то… Или это не были звуки…

— Лучше сказать, это были не только звуки. Вспоминай дальше, милая Гунгилла, милая сестра…

— Я пошла…

— Ты пошла на звуки музыки…

— На звуки музыки… Что это было?

— Свирель Гангмара, сестра. Свирель Гангмара, любовь моя.

— И я…

— Да. А потом…

— Постой! Так эти люди…

— И эти тоже, сестра.

— А… но… как же…

— Не думай о них, ибо это мой промысел. Итак, потом ты вернулась.

— Вернулась в Мир. И…

— И?

— И сделала так, что Фреллиноль…

— Заинтересовался Свирелью, верно? От чего ты бежала, любимая? Ты боялась меня?

— Скорее себя. Любимый… Обними меня, как тогда…

— Но мой облик — я уже не тот чернокудрый мальчик.

— Мы попробуем с этим обликом, мой брат, мой любимый, мой супруг…

ГЛАВА 18

Пленного допросили, используя все привычные средства. Торк сунул в костер несколько кривых железяк и что-то ворчал. Кендаг хмурился и точил свои ножики, время от времени искоса поглядывая на солдата в белом плаще. Филька же весело скалил зубы и вслух рассуждал, что, дескать жизнь человеческая для него, эльфа — это тьфу, короткий миг.

— Давай, парень, — подбадривал он пленника, — покажи им всем, что дорожить такой короткой жизнью не стоит. Ну, давай! Геройски умри в жутких муках, а? Я, правда, ни разу не видал человечка, способного не расколоться, когда Кендаг пробует на нем свои клинки — но ты ведь не такой, верно? Ты же не издашь не звука? Ну давай, не обмани ожиданий эльфа! Продержись до самой смерти под ужасными пытками, порадуй меня! Покажи им всем, какой ты преданный своему сеньору воин. А епископ тебя мучеником сделает, в блаженные произведет. Хотя нет, что это я — он ведь даже не узнает… Никто о твоей верности не узнает…

Короче говоря, после всей этой подготовки пленный тут же выложил все, что знал — стоило только Ингви приступить к допросу. Собственно, знал он немного. Его с двумя товарищами поставили здесь наблюдать за островом. Были ли отправлены соглядатаи в Брод? Да, конечно…

Ингви гордо оглянулся на монаха Тонвера, тот промолчал.